Одержав блистательные победы над польским войском под Жёлтыми Водами 5, 7 и 8 мая, а затем 16 мая – у Корсуня*, гетман Богдан Хмельницкий вернулся с войском своим в Черкассы, и 8 июня (по нынешнему календарю – 18-го) 1648 года отправил русскому царю Алексею Михайловичу с просьбой о принятии Гетманщины в подданство. Письмо это замечательно во многих отношениях – если, конечно, понимать суть времени, когда оно было написано.
Письмо Богдана Хмельницкого русскому царю от 8(18) июня 1648 г. Лицевая и оборотная часть.
Понимать следует прежде всего то, что гетман Богдан-Зиновий Михайлович Хмельницкий предлагал воссоединить не Украину с Россией, как о том десятилетиями говорили присяжные историки, и что было закреплено на государственном уровне во времена СССР, а Русь с Русью – ибо ничего «украинского» на этих территориях никогда не было: даже много позже известный предатель Филипп Орлик называл пресловутого Мазепу «Алкидом Российским», а отец этого «Геракла» Адам-Степан Мазепа, один из соратников Богдана Хмельницкого, носился с идеей создания не «Украины», а Великого княжества Русского (в составе Речи Посполитой). Даже «Лютый Ярема» – Иеремия Вишневецкий, прямой противник Хмельницкого – носил титул «князя Русского», а самого гетмана Хмеля, на второй день нового 1649 года триумфально въехавшего через Золотые Ворота в Киев, называли «Моисеем веры русской», «защитником свободы русского народа», «новым Маккавеем».
Историк Сергей Соловьёв предлагает смотреть на Хмельницкого прежде всего как на казака – представителя природы «девственной ещё, детской, если угодно грубой». Добавим сюда для полноты картины также шляхетское происхождение и образование – чуть ли не лучшее по тем временам: иезуитский коллегиум во Львове либо Ярославе (сейчас Польша). И твёрдость в вере, которой он не изменил, обучаясь у католиков. Вероятно, именно такой и должна была быть сумма качеств руководителя народного восстания, переросшего в Освободительную войну, принесшую вожделенное воссоединение разорванных монголо-татарским нашествием частей Руси, прежде единой.
Матежные гетманы, предшественники Богдана Хмельницкого: Марк Жмайло, Тарас Федорович, Иван Сулима, Павлюк (Павел бут), Яков Остряница и Дмитрий Гуня (слева направо и сверху вниз)
Человек просвещённый, он знал, сколь печальные последствия имел опыт предыдущих восстаний против польского гнёта: под предводительством Марка Жмайло-Кульчицкого в 1625 году, Тараса Федоровича в 1630-м, Ивана Сулимы в 1635-м, Павлюка (Павла Бута) в 1637−1638-х, Якова Острянина и Дмитрия Гуни в том же 1638-м: за исключением первых двух случаев, когда судьба мятежных гетманов осталась туманной, во всех других руководители восстаний и присоединившаяся к ним казачья верхушка были свезены в Варшаву и там казнены самыми лютыми способами: колесованием, посажением на кол, разрубанием на части, вытягиванием жил, «прибитием гвоздями стоячими к доскам, облитым смолою, и сожжением медленным огнём», «растерзанием железными когтями, похожими на железную лапу» и т.д. Осознавал ли Богдан Хмельницкий перспективу в случае поражения, пополнить своим именем этот длинный синодик жертв панской жестокости и шляхетского произвола? Несомненно. Но он знал совершенно точно и о тех многочисленных жертвах, которые терпел здесь и сейчас его народ от буквально озверевших в своей лютости поляков, огнём и мечом укрощавших его бунт, топивших его в крови. Прекрасно поставленная разведка доносила ему сведения о польских расправах. В частности, Ярема Вишневецкий, «недавний отступник от православия, с ненавистью ренегата к старой вере, вере хлопской», кричал палачам на повсеместно творившихся расправах: «Мучьте их так, чтобы они чувствовали, что умирают!». Лисянский полковник Максим Кривонос свидетельствовал: и головы отсекали, и на кол сажали, «в каждом городе среди рынка виселица…, а попам нашим [князь Иеремия] буравом просверливал глаза». Девчатам поляки дарили красные ленты: лоскуты кожи, сорванные с их плеч и шеи. Можно было спокойно читать такие известия?
Да, это была и война за веру. Богдан Хмельницкий требовал, чтобы униаты и католики убрались с Гетманщины, а православный епископ заседал в Сейме Речи Посполитой на почётном месте, сразу после примаса Польши. Никогда поляки с этим не соглашались. В откровенно горячую фазу религиозное противостояние перешло в 1651 году, когда папа римский Иннокентий Х послал к полякам своё благословение и отпущение грехов, а короля Яна Казимира провозгласил защитником веры, передав ему через своего легата мантию и освящённый меч. Коринфский митрополит Иоасаф, в свою очередь, опоясал Хмельницкого мечом, освящённым на Гробе Господнем, окропил войско святою водою и сам шёл на поляков при войске. Своё благословение Богдану Хмельницкому передал и константинопольский патриарх Иоанникий II (Линдиос).
Здесь мы говорим о событиях 1651 года, в котором Берестецкая битва, состоявшаяся 18 июня, открыла ряд неудач казацкого войска того лета, имевших достаточно тяжёлые последствия – поляками был опустошён взятый литовским гетманом Радзивилом Киев, а «соборную церковь Богородицы каменную на посаде ляхи разграбили всю, образа пожгли, церковь вся выгорела, одни стены остались». Отчего такую ненависть питали поляки к Православию – поясняет тот факт, что именно киевские иерархи церкви первыми осознали необходимость воссоединения разделённого народа: ещё за четверть века до письма Богдана Хмельницкого о том же, о принятии православного населения Малой Руси в подданство русского государя обращался (в 1622 году) православный митрополит Киевский и всея Руси Исаия Копинский-Борисович. Двумя годами позже о том же писал в Москву митрополит Иов (Борецкий). Он создал трактат «Протестация и благочестивая юстификация», в котором было прямо заявлено: «с Москвой у нас одна вера и богослужение, одно происхождение, язык и обычай».
Митрополит Иов (Борецкий) и архимандрит Елисей Плетенецкий.
В том, что это было не частное мнение князей церкви, убеждают книжные источники, в том числе изданные Киево-Печерской (в Лавре) типографией, основанной в конце 1616-го или начале 1617 года её тогдашним архимандритом Елисеем Плетенецким. Уже первая изданная здесь книга пестрит «российской» лексикой: «Православному роду российскому, сыном Церкве Восточныа взлюбленнейшим, душеспасителнаго здравиа», — напечатано в её предисловии от его имени. Другая вступительная часть, от архидиакона Захарии Копыстенского, начинается пояснением: «Се, правоверный христианине и всяк благоговейный читателю, от нарочитых мест в России кииовских, сиречь от лаври Печерскиа кииовскиа, благодатию Божиею, тщанием же и попечением преподобнейшаго во отцех кир Елисеа Плетенецкого печерского кииовского архимандрита, происходит напечатаннаа книга молебная Орологион, яже сказуется словенски Часослов». Далее так: «еже в роде нашем российском, во времена самодержца Владимера …» В конце «Часослова» помещены «Тропари и кондаки росским святым». В тропаре преподобный Феодосий Печерский величается так: «в молитвах яко бесплотен пребывая в Росской земли яко светлое светило просия отче Феодосие…» и «Звезду росскую днесь почтем». Тропарь и кондак святой княгине Ольге озаглавлены: «Преподобныа Олги, в святом крещении Елены, княгини роской». В кондаке святой княгине Ольге-Елене призывается: «Вспоем днесь благодателя всех Бога, прославльшаго в Росии Елену богомудрую, молитвами ея, Христе, подаждь душам нашым грехом оставление».
В разряде полемической литературы, изданной лаврской «друкарней», наиболее значимой считается вышедшая в 1621 году «Книга о вере единой», автором которой является, вероятно, Захария Копыстенский. В последующих во времени изданиях: «Книга о правдивом единстве православных христиан», «Палинодия, или книга обороны» этот автор демонстрировал открытую симпатию московским князьям, рассматривал Москву как оплот православной Руси, высказывал идеи единой прародины трёх восточнославянских народов, неразрывности их исторических судеб, близости разговорных языков, единства церковнославянского языка и вероисповедания.
Поляки прекрасно понимали силу основы этого объединения. «Многоучёный и красноглаголивый» Адам Кисель, в то время воевода киевский, главный переговорщик с Хмельницким, уверяя последнего, что «нет в целом свете другого государства, подобно нашему отечеству, правами и свободою», тем не менее честно отписывал в Варшаву ещё в 1648 году: «…Кто может поручиться за них? Одна кровь, одна религия!»
Битва под Пилявцами.
Широким ручьём польской крови, пролитой в возмездие за творимый в Малороссии-Гетманщине разбой, Богдан Хмельницкий навеки отгородился от Польши после битвы под Батогом. Ничего, кроме презрения, он к чванливой польской шляхте не испытывал. «Перина», «латина» и «дитина» — такие глумливые клички он дал трём полководцам, стоявшим против него в битве под Пилявцами: князь Доминик Заславського известен был богатством и изнеженностью, коронный хорунжий Александр Конецпольський — молодостью, а региментарь Миколай Остроруг кичился учёностью. Все они потерпели от него сокрушительное поражение. Стиль Хмельницкого переняли и окружавшие его полковники. «Уже прошли те времена, когда ляхи были нам страшны; мы под Пилявцами испытали, что это уже не те ляхи, что прежде бывали. Это уже не Жолкевские, не Ходкевичи, это какие-то Тхоржесвкие, да Заенчковские (Хорьковские – от хорька и Заечковские – от зайца), дети, нарядившиеся в железо! Померли от страху, как только нас увидели».
Иллюстрация 6. Земский собор – собрание представителей всех сословий и всех земель Руси.
…Осенью 1653 года, через два месяца после Битвы под Батогом, Богдан Хмельницкий снова, третий раз за время Освободительной войны обратился к Русскому царству за протекторатом. 1 октября 1653 года в Москве специально по этому поводу был собран Земский собор, оказавшийся последним в истории России, на котором было решено: «гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями [в подданство] принять…». Так завершилась, через пять лет и три с половиной месяца, эпопея одного из самых замечательных писем в мировой истории.
* Все даты в статье приведены по тогда существовавшему календарю; для перевода их на ныне действующий к ним нужно добавить 10 дней.