Когда наше поколение первым в стране сдавало ЕГЭ по русскому языку, а учителя еще учили, а не «натаскивали», все относились к этой угадайке как к какому-то недоразумению, заведомо провальному эксперименту, временному помешательству чиновников от образования.
Но уже через пять лет на обзорных лекциях к госэкзамену нам, будущим учителям-словесникам, преподаватель сказал: «Поверьте, очень скоро знание русского языка будет цениться у нас гораздо выше, чем знание иностранного». Тогда эти слова мы восприняли с улыбкой: знание генетически родного языка, на котором мы думаем, на котором преподаются все школьные предметы, не может, казалось нам, стать дефицитным.
Но спустя еще несколько лет, когда один старшеклассник на вопрос «какую последнюю тему вы изучали по русскому языку?» ответил мне – «А10», стало понятно, что наш преподаватель был прав. Стало понятно, что ЕГЭ пустило прочные корни не просто в систему образования, но и в сознание учеников, истощив плодородную почву, задушив, как сорняк, ростки творческого мышления и фантазии, проредив словарный запас. Стало понятно, что учителя в большинстве своем к ЕГЭ приспособились: утрамбовали в него и собственные знания, подверстали под него и собственное мышление.
Сегодня ЕГЭ — это уже целая индустрия с неисчислимыми пособиями и пробными вариантами на полках книжных магазинов, с сайтами и видеоуроками в Интернет-пространстве. Под ЕГЭ с начальной школы выстраиваются поурочные планы, под него пишутся учебники, в страхе от ЕГЭ школьники бегут к репетиторам по всем предметам, фактически обрекая себя на вторую, «вечернюю», школу, лишаясь возможности заниматься в творческих кружках и спортивных секциях, изучать различные предметы шире скудной школьной программы.
Сторонники ЕГЭ приводят в его защиту забавные доводы. Так, например, от одного профессора я слышал, что ЕГЭ хорош тем, что о нем можно написать много диссертаций по педагогике.
Или суждение о том, что для написания заявлений, справок и докладных егэшных знаний вполне достаточно. Интересно в связи с этим сетование некоторых современных филологов на то, что в школьной программе изучается преимущественно художественная литература в ущерб публицистическим статьям, научным работам и официальным документам. Но художественная литература (русская уж точно!) способна явить ученику словесность во всей ее полноте. Кроме того, лично мне хватило однажды всего двадцати минут урока русского языка, чтобы на всю жизнь понять принципы работы над официальными документами.
Или более распространенное суждение сторонников ЕГЭ о том, что за счет сертификата для выпускников упростилось поступление в иногородние вузы. Но здесь содержание пытаются оправдать формой. Да, выпускной экзамен, ставший одновременно вступительным, значительно облегчил жизнь абитуриентам. Но зачем его наполнили тестовым содержанием, когда четырнадцать лет назад вполне можно было ввести, например, «единое государственное сочинение» — новое по форме аттестации, но старое, надежное по форме обучения.
Нынешние попытки возродить сочинение по литературе восторгов не вызывают. Во-первых, учителям приходится восстанавливать для себя забытую методику написания сочинения. Во-вторых, сознание самих учеников атрофировалось. Оно стремится превратить всякое живое слово в тестовую галочку, упрямо требует шаблона, клише, жесткой композиции, затвердевших фраз, которые можно было бы применить к любой теме и проблеме, к любому художественному произведению.
Потому необходимо бороться не с ЕГЭ, а с тем следствием, которое он породил – с тестовым мышление. Все, кто хоть немного изучал психологию, знают, что человеческое сознание включает в себя несколько познавательных процессов: ощущения, восприятие, внимание, воображение, память, мышление и речь. И последние два взаимосвязаны особо: развитое мышление обогащает речь, а богатая речь делает мышление более оригинальным и динамичным. И тест разрывает в первую очередь эту связку. Всякое задание в форме теста, особенно если типовых примеров решено много, превращается в своеобразный условный рефлекс, «стимул-реакцию», когда между вопросом и ответом стоит не знание, не суждение, а отработанный бездумный навык. Зачастую ученик, который из четырех слов во время теста делает правильный выбор, в диктанте в этих же словах допускает восемь ошибок.
А если между вопросом и ответом нет ни мышления, ни речи, то не нужны ни память, ни воображение, ни внимание. Так мы скатываемся на уровень первобытного человека, жившего исключительно ощущением и восприятием.
При этом резко отказываться от тестовой формы и возвращаться к традиционным изложениям и сочинениям, на мой взгляд, не желательно. Сознание нынешних учеников к этому не подготовлено, они могут растеряться и запаниковать, как мы в свое время при резком переходе от сочинения к ЕГЭ. Тестовое мышление по своей сути – это мир, сжатый в точку. Эта точка неустойчива, но все же на нее можно опираться. Эту точку надо сначала растянуть в линию, затем из нее возникнет плоскость, а затем – объем.
По своему опыту знаю, как в самом начале этого пути помогает сочинение по картине. Сначала ученик, отвыкший изъясняться образным словом, упорно твердит, что ничего особенного в картине не видит, ничего в ней не понимает, ничего о ней сказать не может. Но ты упорно ведешь его по изображению, как по заснеженной дороге, учишь обращать внимание на детали, цвета и оттенки. И во «Ржи» Шишкина ученик замечает тропинку, а на заднем фоне саврасовских «Грачей» — церковь, ученик пытается найти в этом смысл, связь между явным и неявным. И сжатый в точку мир постепенно расширяется. Мир, что живет в русских сказках и словаре Даля, в поэзии Пушкина, Лермонтова, Есенина и Твардовского, в прозе Толстого, Достоевского, Шолохова, Платонова и Пришвина.
Русский язык и русская литература огромны. Их невозможно, как сияющую свечу, долго держать под спудом. Слово оживотворяет все. Оно превозмогает самые страшные беды и вытаскивает на себе самые тяжелые ноши. Осознано или подсознательно, вопреки тестовому мышлению, юное поколение воспримет это слово, однажды услышит и произнесет его.