Как минимум четыре года наша страна жила в неврозе. «Футбольная передышка» точно пойдет ей на пользу.
Даже если считать футбольный чемпионат и все, что ему сопутствует, лицемерным спектаклем, в одиночку с постановкой такого спектакля власть бы, конечно, не справилась. У нее есть полноправный соавтор, без которого никакой «хорошей России» в этот месяц не получилось бы, и этот соавтор – российское общество. То есть буквально те люди, которые веселятся на улицах, радуются происходящему и в общем всем довольны.
Многих удивляют ставшие вдруг доброжелательными полицейские (тот из метро, который фотографировался в сомбреро – понятно, что через месяц к нему так просто уже не подойдешь; какое сомбреро – документики и пройдемте), но доброжелательное и даже восторженное общество – не менее существенное открытие этих недель.
Можно шутить, что ждали нового тридцать седьмого года, а наступил новый пятьдесят седьмой – год советского фестиваля молодежи и студентов. Кстати таких московских фестивалей было два, но второй, 1985 года, в историю не вошел вообще никак, и дело не в том, что Москву было уже не удивить большим количеством иностранцев. Если бы люди хотели, они бы удивились, но депрессивная предперестроечная Россия ни удивляться, ни радоваться не хотела.
А нынешняя – хочет, и это оттепельное массовое настроение, которому, кажется, неоткуда было взяться в России-2018, само по себе становится событием года. В принципе можно представить себе чемпионат, каким он мог бы быть в других исторических обстоятельствах – опыт футбольного и околофутбольного боления у России есть. Был 2002 год, был и 2010-й, и если бы страна сейчас сама не хотела радости, навязать ее никому бы не удалось. Но стране эта радость нужна: то настроение, которое было у общества все последние годы, тяготит его, оно хочет от него избавиться и, кажется, вполне справляется с этим.
Даже сочинская Олимпиада, бывшая до сих пор вершиной государственного культмассового жанра, ничем таким не сопровождалась. она была эпизодом спортивной истории, культурной, даже военно-политической, если иметь в виду последовавший сразу за ней Крым. Но футбольный чемпионат кажется сейчас эпизодом общенациональной биографии, коллективным опытом, который уже никуда не денется вне зависимости от того, что будет с Россией дальше.
Карнавал на Никольской, перуанцы в Саранске, хорваты в нижегородской дорожной яме – из этих деталей и складывается то, что потом становится историей. Любое коллективное переживание, даже основанное на сущей ерунде, приобретает ценность, которую нельзя будет игнорировать в дальнейшем.
Лоялисты сравнивают ЧМ с присоединением Крыма, но тогда какая-то часть общества была против, а сейчас, кажется, нет вообще никого, кто был бы против футбола. И лето 2018 года – это уникальный общенациональный опыт.
Очевидно, в основе этого опыта массовый запрос на «хорошую Россию», но в том или ином виде он существовал всегда – странно было бы, если бы люди не хотели видеть свою страну праздничной, веселой и дружелюбной.
Но этот запрос приобретает щемящие интонации, если иметь в виду, что его носители как минимум четыре года жили не просто без праздника, Бог бы с ним. Но в общенациональном неврозе, когда все нормы, нравы и привычки подвергались ежедневным испытаниям и менялись исключительно в сторону упрощения. А положительные эмоции, выплескиваемые теперь на стадионах и улицах, не могли найти выхода на протяжении нескольких лет.
Если совсем грубо, на этот чемпионат по футболу общество вернулось как с войны. И речь даже не о буквальных военных действиях, украинских или сирийских, и тем более не о холодной войне с Западом. А о войне как всеобщем настроении, когда общественный раскол и общественное бессилие были главными факторами российской повседневности.
Возвращаться с войны в фанерный ярмарочный городок, выстроенный на месяц – странно, конечно; но если возвращаться больше некуда, можно и туда. Потребность в таком возвращении до сих пор была, может, главной и заведомо недостижимой общественной потребностью.
Напрасно превратили в анекдот словосочетание «атмосфера ненависти» – описывая Россию второй половины десятых, эту атмосферу не учитывать невозможно. Теперь вместо нее атмосфера любви – во многом понарошку, во многом в порядке игры, но это ведь и не имеет значения. Как в анекдоте про московскую Олимпиаду, которой заменили обещанный к 1980 году коммунизм, этот чемпионат заменил конец света, которого все так или иначе ждали, и хотя конца света исключать нельзя и теперь, думать о нем всерьез уже не получается.
Можно спорить о цинизме такого подхода, но акт общенациональной психотерапии, проводимый сейчас в России, избавляет ее и от фрустрации посткрымского периода, и от более ранних травм, включая ту, которая в свое время вызвала Болотную. Запрос на прекрасную Россию будущего вытесняется хорошей Россией настоящего, и пугающее «это навсегда» становится даже обнадеживающим, не меняя при этом своей природы. Так наполовину пустой стакан превращается в наполовину полный, и плохая новость делается хорошей.
Из футбольного отпуска в середине июля Россия вернется помолодевшей лет на десять, полной впечатлений и, вероятно, надежд. Но вернется в свою прежнюю реальность, и это сочетание прежней реальности и новых надежд легко обернется массовым ожиданием уже политических перемен – очередная новая эпоха, существовать в которой пока никто не умеет.