Президент Украины Владимир Зеленский опубликовал обещанный ответ российскому коллеге Путину на его статью о единстве русских и украинцев. Он сделал это в своем поздравлении ко Дню Крещения Руси, опубликованном в его Telegram-канале.
В нем он назвал Киевскую Русь матерью украинской истории, а 24 области Украины и Крым — это, по его словам, родные дети и наследники Древнерусского государства.
Он также высказал мнение, что России не стоит претендовать на преемственность в отношении Киевской Руси.
Что-то каким-то жидковатым вышел ответ. Псевдоисторическая байка о том, что Украина якобы имеет больше прав на историю Киевской Руси, имеет мало отношения к науке. В любом случае Зеленский не сказал абсолютно ничего нового.
Кстати, Зеленскому вообще не стоило бы рассуждать о крещении Руси — ну Путин же не вдается в подробности религиозной процедуры обрезания. Этнический еврей Зеленский в дискуссии об историческом единстве русских и украинцев — это как форшмак из свинины.
Вызывает вопросы и то, почему в ответ на статью Путина он записал видеообращение? Лень писать? И почему ответ приурочен именно к годовщине крещения Руси?
— Зеленский позиционирует себя как президент всех украинцев, среди которых большинство исповедует православное христианство, — отмечает кандидат политических наук, исполнительный директор Международной мониторинговой организации CIS-EMO Станислав Бышок. — Сегодня на Украине, да и не только там, религия серьёзно политизирована, а разговор о крещении Руси, конечно, трансформируется в историко-политическую дискуссию о дне сегодняшнем. В этой дискуссии участвуют помимо прочих российский и украинский президенты.
«СП»: — По словам Зеленского, Киевская Русь — это мать истории Украины, а 24 области Украины и Крым — ее наследники. А области России и Белоруссии, которые входили в ее состав, в отличии от Крыма, — не наследники? И вообще сколько можно еще обсасывать тему, кто имеет больше отношения к Древней Руси?
— Ни российский президент, ни его украинский коллега не являются историками, а Древняя Русь — не предмет их профессиональной специализации. Впрочем, будь оно даже и так, вряд ли следовало бы относиться к их утверждениям как к истине в последней инстанции. Собственно, вопрос о том, как соотносятся нынешние государства с теми, что существовали тысячу и более лет назад, — это не про историю, а про политические спекуляции. История этим вопросом не задаётся.
Естественно, современные Италия и Греция относятся к Римской и Византийской империям преимущественно в том смысле, что оные империи располагались в том числе на их территориях — и там даже что-то от стародавних эпох осталось: Колизей, Акрополь… На этом всё. Древняя Русь соотносится с современными Украиной и Россией преимущественно в том, что оба нынешних президента являются тёзками князя Владимира. Он, правда, был Вальдемаром и викингом, а никак не русским или украинцем, в современном значении этих этнонимов, но не будем об этом, чтобы не оскорблять чувства верующих в тысячелетнюю историческую преемственность — причём с обеих сторон воображаемых баррикад войн исторической памяти.
В Западной Европе войны исторической памяти, конечно, уже не те, что были до 1945 года. Что хорошо. Впрочем, в менее значимых государствах континента и сегодня многие любят побороться за воображаемую многотысячелетнюю историю.
Возьмём, к примеру, споры об этничности и топонимике, связанных с Александром Македонским, между Грецией и — теперь уже Северной Македонией. Естественно, ни современная Греция, национальное государство греков, ни современная Северная Македония, молодое национальное государство славяноязычного народа, близкого к болгарам, имеют очень отдалённое отношение к многонациональной и мимолётной империи Александра Македонского. Но ведь мы говорим не об истории, а о политических спекуляциях.
Здесь можно на полном серьёзе делить прах Александра или Вальдемара. Они-то вам не могут ответить, к какой из современных — очень современных! — наций они согласились бы быть причисленными. Для начала им нужно было бы объяснить, что такое нация в современном значении слова. Взглянув на карту Европы и мира, они, видимо, тоже бы сильно удивились. А над шарообразностью земли, видимо, посмеялись бы и стали доказывать, что, будь земля шаром, мы бы с неё свалились.
«СП»: — А это вообще важно, кто больше наследник, а кто меньше?
— Романтическая концепция о братских народах предполагает такие споры. Естественно, никаких братских народов не бывает, поскольку не может быть отношений, скажем, «всех русских» со «всеми украинцами». Братской может называться крепкая дружба между отдельными людьми, но и в этом случае риторическое братство не делает двух человек одним человеком, живущим в большой квартире, состоящей из двух.
Существуют семейства языков — и здесь русский, украинский и белорусский языки, естественно, попадают в общую категорию. Язык, как и религия, является политизированным объектом. А разговор на одном языке вовсе не предполагает консенсуса по принципиальным вопросам двусторонних отношений суверенных государств.
«СП»: — При этом Зеленский все же не повторяет откровенно шизофренические тезисы эпохи Ющенко типа наследников шумеров, древних украх
— Подобные псевдоисторические концепции были и остаются на Украине маргинальными. Другое дело, что ради воображаемой интеллектуальной победы над оппонентом иные россияне любили — и любят — брать какую-то маргинальную идею вроде того, что Чёрное море вырыли древние украинцы, и презентовать дело так, что это «официальная» точка зрения украинской историографии. Такой подход больше говорит об интеллектуальном уровне ниспровергателей подобных мифов, чем о современной исторической науке Украины.
«СП»: — Как долго, по-вашему, будут продолжаться эти «исторические войны»? Что они воспитают в итоге из новых поколений?
— Неприятная для многих правда состоит в том, что Россия никак не может повлиять на историческую политику Украины, как и любой другой страны — включая формально союзные. Собственно, сама логика развития суверенного государства, эмансипировавшегося от большой и «чужой» империи, состоит в том, чтобы подчеркнуть культурно-историческую и политическую неизбежность данной эмансипации.
Естественно, появляются и спорные территории, и исторические фигуры, которых пытаются сделать «своими» официозные историографии — как и псевдоисториографии новообразованных государств. Все эти процессы остаются политизированными, а новые трактовки исторических событий накладываются на современные реалии внутренней и внешней политики этих стран.
Политизация истории усиливается и ослабевает по актуальным причинам, никак не связанным с новыми историческими находками. Политики не читают академических журналов. А вот авторы академических журналов читают политиков. В удачных случаях воспринимают их эпосы критически, в неудачных — как руководство к действию: как нам правильно понимать историю?
— К политике памяти в украинском обществе стали обращаться раньше, чем в России, — считает политический аналитик Фонда развития институтов гражданского общества «Народная Дипломатия» Евгений Валяев. — Это произошло еще при Ющенко, когда там начали политизировать тему голода 30-х годов.
Но Украина не была единственной странной, которая в поисках основ национальной и государственной идентичности обращалась к истории. На всем постсоветском пространстве можно заметить процессы нациестроительства, которые затрагивают советский период и пересматривают отношение к нему. Это происходит даже у наших союзников — в Белоруссии и Казахстане. Но этот статус скорее мешает российский дипломатии указывать на перегибы, которые допускают союзники при создании национальных мифов. Украинские перегибы и их сомнительные подходы к общему прошлому чаще освещаются российскими СМИ, поэтому мы лучше о них проинформированы.
Полемика по поводу интерпретаций истории между странами никогда не закончится, так как не существует единственно верной интерпретации. Страны должны уважать право других государств на свою национальную историю, которая, к сожалению, не всегда стремится к объективности. Национальную историю не зря называют официальной, так как она старается выражать взгляды большой общности людей на собственное и на другие государства.
Не нужно переоценивать разницу в исторических интерпретациях между Москвой и Киевом, ведь в этом соревновании не может быть победителя. Разные подходы к истории могут без особых проблем сосуществовать. Не существует в мире инстанции, которая бы могла закрепить официально, кто имеет право на историческую преемственность, а кто лишен права называть себя потомком Чингисхана или Константина Великого. В мире множество примеров, когда страны в поисках своей идентичности прибегали к очень спорным историческим выводам. Если исторический спор между странами не ведет к попыткам пересмотра территориальной целостности, то он является безопасным.
Главная опасность от войн памяти исходит даже не в том случае, когда спор идет между разными странами, а когда в одной взятой стране происходит навязывание одной единственной официальной линии, которую называют истиной, а за иной взгляд может ждать ответственность. Россия, к сожалению, с каждым годом всё больше усиливает давление на историю, активно формируя официальный взгляд, который по своей сути является частью государственной идеологии, запрещенной конституцией.
Борьба за историческую истину — вредный процесс, который мешает развитию науки. Любая гуманитарная наука требует свободы, столкновения различных точек зрения и интерпретаций. Подчиненная идеологии наука перестает быть наукой и начинает деградировать. Активно обслуживающая государственную идеологию история работает не над установлением истины, а воспроизводит удобные для официального взгляда исторические интерпретации — происходит создание исторических мифов, которые изучают на уроках истории школьники и студенты.
Зеленский может иметь любое мнение об истории. Постоянные отсылки к этому только показывают, что эта тема является болезненной, что не преодолены национальные комплексы, что еще не сформирована основа идентичности «украинцев».
Хотелось бы, чтобы Россия допускала абсолютную свободу при исторических спорах. Если нечего скрывать и если ты чувствуешь силу за своей исторической интерпретацией, то тебе не нужно её навязывать «каленым железом». В этом вопросе у Украины может появиться преимущество, так как Киев активно открывает советские архивы. В России, напротив, допуск к архивам ограничен или полностью закрыт. Без открытых архивов России будет сложно доказывать свою правоту.
Столкновение официальных нарративов памяти не должно нарушать права и свободы людей. Политики в свою очередь могут спорить сколько угодно. Для абсолютного большинства граждан эти споры не являются важными. Нашим людям, русским и украинцам, интереснее поспорить, украинским или русским является борщ, чем рассуждать о том, кто в праве называть себя истинным преемником Киевской Руси. И я тут не стремлюсь принизить общественные настроения, назвав их примитивными. Это просто показывает, что для большинства исторические споры не являются настолько важными, насколько это хотят показать политики.