«Свободная пресса» продолжает публиковать переводы авторов из альтернативных западных СМИ. Это далеко не та пропаганда, которую печатают в CNN, New York Times, Washington Post, Los-Angeles Times и других «авторитетных» медиаресурсах. Если вам интересно побольше о узнать об этих авторах, можно заглянуть сюда.
Крах американского проекта в Афганистане может быстро исчезнуть из текущих новостей, но не обманывайтесь. Нет ничего более значительного — в том смысле, к пониманию которого немногие в этой стране могут даже подступиться.
«Помните, что это не Сайгон», — сказал государственный секретарь Энтони Блинкен телевизионной аудитории 15 августа — в день, когда талибы* ворвались в столицу Афганистана, остановившись, чтобы попозировать для фотографий в величественным образом позолоченном президентском дворце. Он послушно повторял слова своего босса, президента Джо Байдена, который ранее отверг любое сравнение с падением столицы Южного Вьетнама Сайгона в 1975 году, настаивая на том, что «не будет никаких обстоятельств, при которых вы увидите, как из Афганистана людей увозят вертолеты с крыши посольства Соединенных Штатов. Это совершенно несопоставимо».
Оба были правы, но не в том смысле, который имели в виду они. Действительно, крах Кабула несравним ни с чем. Это было хуже, несравненно хуже, чем что бы то ни было. И последствия этого краха для будущего мирового могущества США гораздо серьезнее, чем потеря Сайгона.
На первый взгляд, сходных черт предостаточно. Как в Южном Вьетнаме, так и в Афганистане Вашингтон потратил 20 лет и бесчисленные миллиарды долларов на создание массивных обычных армий, будучи убежден в том, что они смогут сдерживать врага в течение приличного промежутка времени после ухода США. Но президенты Нгуен Ван Тхиеу из Южного Вьетнама и Ашраф Гани из Афганистана оба оказались некомпетентными лидерами, у которых никогда не было ни малейших шансов сохранить власть без постоянной мощной американской поддержки.
Во время массированного наступления Северного Вьетнама весной 1975 года президент Тхиеу запаниковал и приказал своей армии покинуть северную половину страны. Это было катастрофическим решением, которое ускорило падение Сайгона, состоявшееся всего шесть недель спустя. Когда талибы этим летом пронеслись по сельской местности, президент Гани ушел в туман отрицания, настаивая на том, чтобы его войска защищали каждый отдаленный сельский район в то время, как они всего за 10 дней позволили талибам гигантскими скачками перейти от захвата провинциальных столиц к захвату Кабула.
Когда враг стоял у ворот, президент Тхиеу наполнял свои чемоданы звенящими золотыми слитками, чтобы, бежав, безбедно жить в изгнании. А президент Гани (согласно российским сообщениям) проскользнул в аэропорт в кавалькаде автомобилей, загруженных наличными деньгами.
Когда вражеские войска входили и в Сайгон, и в Кабул, вертолеты доставляли американских чиновников из посольства США в безопасное место, в то время, как окружающие городские улицы кишели охваченными паникой местными жителями, отчаянно желающими погрузиться на вылетающие самолеты.
Критически важные различия
Вот вам и все сходства. Как это бывает, различия глубоки и зловещи. По всем показателям за 45 лет, прошедших между Сайгоном и Кабулом, потенциал США по созданию и поддержке армий союзников заметно снизился. Видя, что президент Тхиеу отдал приказ о том катастрофическом отступлении на север, изобиловавшем мрачными сценами, когда солдаты избивали мирных жителей дубинками, чтобы посадить их на эвакуационные рейсы, направлявшиеся в Сайгон, генералы Южного Вьетнама проигнорировали своего некомпетентного главнокомандующего и фактически начали сражаться.
По дороге в Сайгон при Сюан-Локе обычное южновьетнамское соединение, 18-я дивизия, на протяжении двух полных недель сражалось с закаленными в боях регулярными войсками Северного Вьетнама, которых поддерживали танки, грузовики и артиллерия. Эти южновьетнамские солдаты не только понесли тяжелые потери; более трети этих солдат были убиты или ранены, но они удерживали свои позиции в течение тех долгих дней «мясорубочных» боев, и, чтобы добраться до столицы, врагу пришлось их обойти.
В те отчаянные часы, когда происходило падение Сайгона, генерал Нгуен Хоа Нам, глава единственного уцелевшего южновьетнамского подразделения, столкнулся с невозможным выбором между последним сражением в дельте Меконга и капитуляцией перед коммунистическими эмиссарами, которые обещали ему мирную капитуляцию. «Если я не смогу выполнить свою работу по защите нации, — сказал генерал одному из подчиненных, — тогда я должен умереть вместе со своей нацией». В ту ночь, сидя за своим столом, генерал выстрелил себе в голову. В последние часы существования Южного Вьетнама как государства четверо его коллег-генералов также покончили с собой. По меньшей мере еще 40 офицеров и солдат более низкого ранга также предпочли смерть бесчестию.
По дороге в Кабул, напротив, не было героических последних боев регулярных подразделений афганской армии, не было затяжных боев, тяжелых потерь и, конечно же, не было самоубийств командиров. За те девять дней, что прошли между падением первой столицы провинции Афганистана 6 августа и захватом Кабула 15 августа, все хорошо экипированные, хорошо обученные афганские солдаты просто исчезли перед партизанами-талибами, экипированными в основном винтовками и теннисными кроссовками.
Потеряв свои зарплаты и пайки из-за взяточничества в течение предыдущих шести-девяти месяцев, эти голодные афганские войска просто сдавались в массовом порядке, получили от талибов денежные выплаты и передали им свое оружие и другое дорогостоящее американское оборудование. К тому времени, когда партизаны добрались до Кабула, ведя «хаммеры» и надев кевларовые шлемы, очки ночного видения и бронежилеты, они выглядели как многие солдаты НАТО. Вместо того, чтобы пустить себе пулю в висок, афганские командиры взяли наличность — так же, как мзду в виде выплат своим «солдатам-призракам» и взятки от талибов.
Разница между Сайгоном и Кабулом имеет мало общего с боеспособностью афганского солдата. Как Британская и Советская империи, к своему ужасу, узнали, когда партизаны убивали их солдат во впечатляющих количествах, обычные афганские фермеры, возможно, являются лучшими бойцами в мире. Так почему бы им не сражаться за Ашрафа Гани и его светское демократическое государство в далеком Кабуле?
Ключевое различие, по-видимому, заключается в угасании ауры Америки как державы номер один на планете и ее потенциала в области государственного строительства. На пике своей глобальной гегемонии в 1960-х годах Соединенные Штаты с их непревзойденными материальными ресурсами и моральным авторитетом могли бы достаточно убедительно доказать южным вьетнамцам, что политическое сочетание избирательной демократии и капиталистического развития, которое они спонсировали, было путем вперед для любой нации. Сегодня, с уменьшением ее глобального влияния и потускневшим послужным списком в Ираке, Ливии и Сирии (а также в тюрьмах — таких, как Абу-Грейб и Гуантанамо), способность Америки придать своим проектам государственного строительства какую—либо реальную легитимность — это неуловимое непременное условие выживания любого государства — по-видимому, значительно снизилась.
Влияние происшедшего на глобальную власть США
В 1975 году падение Сайгона действительно стало ударом по мировому порядку Вашингтона. Тем не менее основополагающая сила Америки — как экономическая, так и военная — была тогда достаточно сильной для того, чтобы частично восстановиться.
Усугубляя ощущение кризиса в то время, потеря Южного Вьетнама совпала с двумя более существенными ударами по международной системе Вашингтона и сопутствующему ей влиянию. Всего за несколько лет до краха Сайгона экспортный бум в Германии и Японии настолько подорвал доминирующее положение Америки в мировой экономике, что администрации Никсона пришлось отменить автоматическую конвертируемость доллара в золото. Это в свою очередь фактически разрушило Бреттон-Вудскую систему, которая с 1944 года была основой экономической мощи США.
Тем временем, когда Вашингтон увяз в сотворенной им самим вьетнамской трясине, другая держава времен холодной войны, Советский Союз, продолжала создавать сотни ракет с ядерным оружием и таким образом функционально вынудила Вашингтон признать свой военный паритет в 1972 году, подписав Договор о противоракетной обороне и Протокол об ограничении стратегических вооружений.
С ослаблением экономических и ядерных опор, на которых покоилась столь значительная часть верховной власти Америки, Вашингтон был вынужден отказаться от своей роли единственного великого глобального гегемона и стать просто первым среди равных.
Отношения Вашингтона с Европой
Почти полвека спустя внезапное и унизительное падение Кабула угрожает даже этой более ограниченной руководящей роли. Хотя США оккупировали Афганистан в течение 20 лет при полной поддержке своих союзников по НАТО, когда президент Байден отказался от этой общей миссии «государственного строительства», то сделал он это без малейших консультаций с этими самыми союзниками.
Америка потеряла в Афганистане 2461 солдата, в том числе 13 трагически погибших во время эвакуации из аэропорта. Ее союзники потеряли 1145 убитыми, в том числе 62 немецких солдата и 457 британских военнослужащих. Не удивительно, что у этих партнеров имелись понятные претензии, когда Байден действовал без малейшего уведомления или обсуждения с ними. «Налицо серьезная утрата доверия», — заметил Вольфганг Ишингер, бывший посол Германии в Вашингтоне. «Но настоящий урок… для Европы таков: действительно ли мы хотим полностью зависеть от возможностей и решений США навсегда, или Европа может, наконец, начать серьезно относиться к тому, чтобы стать надежным стратегическим игроком?».
Для наиболее дальновидных лидеров Европы — таких, как президент Франции Эммануэль Макрон, — ответ на этот своевременный вопрос был очевиден: создайте европейские силы обороны, свободные от прихотей Вашингтона, и таким образом избежите «китайско-американской дуополии и возвращения враждебных региональных держав». Фактически сразу после того, как последние американские самолеты покинули Кабул, саммит официальных лиц Европейского союза дал понять, что пришло время перестать «зависеть от американских решений». Они призвали к созданию европейской армии, которая дала бы им «большую автономию в принятии решений и большую способность действовать в мире».
Короче говоря, поскольку популистский лозунг «Америка прежде всего» теперь является главной силой в политике этой страны, предположим, что Европа будет проводить внешнюю политику, все более свободную от влияния Вашингтона.
Геополитика Центральной Азии
И к Европе, возможно, это относится меньше других. Ошеломляющий захват Кабула высветил потерю американцами лидерства. Этот процесс распространился на Азию и Африку, что имело глубокие геополитические последствия для будущего мирового могущества США. Победа талибов, прежде всего, практически вытеснит Вашингтон из Центральной Азии и, таким образом, поможет укрепить и без того продолжающийся контроль Пекина над определенными частями этого стратегического региона. Это, в свою очередь, может оказаться потенциальным геополитическим стержнем для доминирования Китая на обширной евразийской территории, где проживает 70% населения и производства земного шара.
Выступая в Назарбаев университете в Казахстане в 2013 году (хотя его тогда никто в Вашингтоне не слушал), президент Китая Си Цзиньпин объявил о стратегии своей страны по достижении победы в версии двадцать первого века смертельной «Большой игры», в которую империи девятнадцатого века когда-то играли, стараясь заполучить контроль над Центральной Азией. Мягкими жестами, противоречащими его властным намерениям, Си попросил академическую аудиторию присоединиться к нему в создании «экономического пояса вдоль Шелкового пути», который «расширит пространство для развития в Евразийском регионе» за счет инфраструктуры, «соединяющей Тихий океан и Балтийское море». В процессе создания этой структуры «Пояс-путь», они, по его словам, будут строить «крупнейший рынок в мире с беспрецедентным потенциалом».
За восемь лет, прошедших после этой речи, Китай действительно потратил более триллиона долларов на свою инициативу «Пояс-путь» (Belt and Road Initiative, BRI) по строительству трансконтинентальной сети железных дорог, нефтепроводов и промышленной инфраструктуры с тем, чтобы стать ведущей экономической державой мира. Более конкретно, Пекин использовал BRI как геополитические клещи, как дипломатическую игру в сжатие. Создав инфраструктуру вокруг северных, восточных и западных границ Афганистана, Пекин подготовил почву для того, чтобы эта истерзанная войной страна, освобожденная от американского влияния и полная неиспользованных минеральных ресурсов (оцениваемых в триллион долларов), благополучно попала в его руки без единого выстрела.
К северу от Афганистана Китайская национальная нефтяная корпорация в сотрудничестве с Туркменистаном, Казахстаном и Узбекистаном запустила газопровод «Центральная Азия-Китай», систему, которая в конечном итоге протянется более чем на 4000 миль** через сердце Евразии. Вдоль восточной границы Афганистана Пекин в 2011 году приступил к израсходованию средств в размере 200 миллионов долларов, чтобы превратить сонную рыбацкую деревушку на Аравийском море неподалеку от г. Гвадар (Пакистан) в современный торговый порт всего в 370 милях от богатого нефтью Персидского залива. Четыре года спустя президент Си выделил 46 миллиардов долларов на строительство «Китайско-пакистанского экономического коридора», состоящего из автомобильных и железных дорог, трубопроводов, протяженностью почти 2000 миль, вдоль восточной границы Афганистана от западных провинций Китая до ныне модернизированного порта Гвадар.
К западу от Афганистана Пекин в марте прошлого года прорвал дипломатическую изоляцию Ирана, подписав с Тегераном соглашение о развитии на 400 миллиардов долларов. В течение следующих 25 лет легионы китайских рабочих и инженеров проложат транзитный коридор из нефте- и газопроводов в Китай, а также построят обширную новую железнодорожную сеть, которая сделает Тегеран узлом линии, протянувшейся от Стамбула (Турция) до Исламабада (Пакистан).
К тому времени, когда эти геополитические «клещи» прочно втянут Афганистан в систему BRI Пекина, страна, возможно, станет просто еще одной ближневосточной теократией — такой, как Иран или Саудовская Аравия. В то время как религиозная полиция преследует женщин, а войска сражаются с покрытыми гноящимися ранами повстанцами, государство Талибана может заняться своим настоящим делом — не защитой ислама, а заключением сделок с Китаем по добыче огромных запасов редких полезных ископаемых и сбору налогов на транзит по новому газопроводу ТАПИ стоимостью 10 миллиардов долларов из Туркменистана в Пакистан (который отчаянно нуждается в доступной энергии).
С прибыльными гонорарами от своих огромных запасов редкоземельных минералов Талибан сможет позволить себе покончить с нынешней финансовой зависимостью от наркотиков. Они могли бы фактически запретить в стране возделывание опиума, которое сейчас процветает. Такое обещание уже дал представитель их нового правительства в попытке добиться международного признания. Со временем руководство талибов может — подобно лидерам Саудовской Аравии и Ирана — обнаружить, что развивающаяся экономика не может позволить себе «впустую тратить» своих женщин. В результате, возможно, даже будет достигнут некоторый медленный, прерывистый прогресс и на этом фронте.
Если такой прогноз будущей экономической роли Китая в Афганистане кажется вам фантастическим, то подумайте о том, что основы для такой будущей сделки создавались, когда Вашингтон все еще колебался по поводу судьбы Кабула. На официальной встрече с делегацией талибов в июле министр иностранных дел Китая Ван И приветствовал их движение как «важную военную и политическую силу».
В ответ глава талибов мулла Абдул Барадар, продемонстрировав то самое лидерство, которого так явно не хватало назначенному американцами президенту Ашрафу Гани, похвалил Китай как «надежного друга» и пообещал создать «благоприятную инвестиционную среду», чтобы Пекин мог играть «большую роль в будущем восстановлении и экономическом развитии». Завершив формальности, афганская делегация затем встретилась за закрытыми дверями с помощником министра иностранных дел Китая, чтобы, как сообщается в официальном коммюнике, «обменяться глубокими мнениями по вопросам, представляющим общий интерес, что помогло укрепить взаимопонимание» — короче говоря: кто что получает и за сколько.
Стратегия «Мир-остров»
Захват Китаем Евразии — если он будет успешным — станет лишь частью гораздо более грандиозного плана по контролю над тем, что викторианский географ Хэлфорд Маккиндер, один из первых мастеров современной геополитики, назвал «мировым островом». Он имел в виду трехконтинентальную массу суши, включающую три континента Европы, Азии и Африки. В течение последних 500 лет один имперский гегемон за другим, включая Португалию, Голландию, Великобританию и Соединенные Штаты, развертывали свои стратегические силы вокруг этого мирового острова в попытке доминировать на столь обширной территории.
В то время как за последние полвека Вашингтон разместил свои громадные воздушные и морские армады вокруг Евразии, он, как правило, отодвигал Африку в лучшем случае на второй план, а в худшем — на поле битвы. Пекин, напротив, неизменно относился к этому континенту со всей серьезностью.
Когда в начале 1970-х годов в южную часть Африки пришла холодная война, Вашингтон следующие 20 лет поддерживал «союз на расстоянии вытянутой руки» с режимом апартеида Южной Африки, используя ЦРУ для борьбы с левым освободительным движением в Анголе, контролируемой Португалией.
В то время как Вашингтон потратил миллиарды на то, чтобы сеять хаос, снабжая правых африканских полевых командиров автоматическим оружием и наземными минами, Пекин запустил свой первый крупный проект по оказанию иностранной помощи. Китай построил железную дорогу «Танзания-Замбия» протяженностью в тысячу миль. Когда она была завершена в 1975 году, то она была не только самым протяженной в Африке, но и позволила Замбии, не имеющей выхода к морю, государству, находящемуся на переднем крае борьбы с режимом апартеида в Претории, обходить Южную Африку при экспорте своей меди.
Начиная с 2015 года, опираясь на свои исторические связи с освободительными движениями, которые пришли к власти на юге Африки, Пекин спланировал десятилетнее вливание в этот регион капитала в размере триллиона долларов. Большая его часть предназначалась для проектов по добыче сырьевых товаров, которые сделали бы этот континент вторым по величине источником нефти в Китае. Благодаря таким инвестициям (равным более поздним обязательствам BRI в Евразии) Китай также удвоил свою годовую торговлю с Африкой до 222 миллиардов долларов, что в три раза превышает общий объем торговли Америки.
Хотя помощь освободительным движениям когда-то имела идеологическую подоплеку, сегодня ее сменила здравая геополитика. Пекин, похоже, понимает, насколько быстрым был прогресс Африки за одно поколение с тех пор, как этот континент освободился от особенно хищнической версии колониального правления. Учитывая, что это второй по численности населения континент планеты, богатый людскими и материальными ресурсами, ставка Китая в триллион долларов на будущее Африки, вероятно, когда-нибудь принесет богатые дивиденды — как политические, так и экономические.
Вложив триллион долларов в Евразию и еще триллион в Африку, Китай участвует — ни много ни мало — в крупнейшем в истории человечества инфраструктурном проекте. Он пересекает эти три континента рельсами и трубопроводами, строит военно-морские базы по всему южному краю Азии и окружает весь трехконтинентальный остров мира цепочкой из 40 крупных торговых портов.
Такая геополитическая стратегия стала тараном Пекина, цель которого — взломать контроль Вашингтона над Евразией и, тем самым, бросить вызов тому, что осталось от его глобальной гегемонии. Непревзойденные военные воздушные и морские армады Америки все еще позволяют быстро перемещаться над этими континентами и вокруг них, что было убедительно показано массовой эвакуацией из Кабула. Но медленное, дюйм за дюймом, продвижение наземной китайской инфраструктуры через пустыни, равнины и горы этого мирового острова представляет собой гораздо более фундаментальную форму будущего контроля.
Как слишком ярко показывает геополитическая игра Китая в Афганистане, в словах, написанных сэром Хэлфордом Маккиндером более века назад, все еще много мудрости: «Кто правит Мировым островом, тот правит миром».
После того как мы увидели, как Вашингтон, который так много вложил в свои вооруженные силы, был унижен в Афганистане, мы могли бы добавить: кто не командует Мировым островом, тот не может командовать Миром.
Copyright 2021 Alfred W. McCoy
Автор: Альфред МакКой — Alfred W. McCoy — профессор истории Университета Висконсин-Мэдисон.
Перевод Сергея Духанова.
Публикуется с разрешения издателя.
* «Движение Талибан» по решению Верховного суда РФ
**1 миля — примерно 1,6 км.