Существует много разговоров о том, что именно обещал Путин пресловутой «Семье», когда эти обещания утратят силу, что в них входит – и так далее. При этом те, кто ведут эти разговоры, или не понимают, или молчат о том, что такие договоренности не могут действовать только внутри России. Хотя бы потому что для них должны быть западные гаранты. К тому же Путин как политическая фигура появился только в 1999 году, а все олигархи – значительно раньше.
Почему же Запад не обращал внимания на передел собственности у нас в 90-е годы, не говоря уже о расстреле Верховного Совета в 93 году – а потом так агрессивно отреагировал на Ходорковского?
В 90-е речь еще шла исключительно о собственности: что нужно отдать Западу, чтобы он признал за постсоветскими «элитами» легитимность владения ими отжатым у страны.
Но и тогда уже были варианты. Многих пугало атомное оружие и память о роли России в истории, но Буш-старший искренне считал, что обновленный СССР нужно сохранить, только сделать его дружественной США страной. Другие были за полную ликвидацию – например известный русофоб Гаврила Попов, прославившийся тем, что его выгнали с поста декана экономфака МГУ за взятки даже в суперлиберальную эпоху позднего Брежнева.
Он предлагал лишить Россию не только атомного оружия, но и армии, а в здании МГУ открыть публичный дом…
Госсекретарь США Кондолиза Райс сказала однажды: «Интересы России заканчиваются на ее границах». Мне кажется, что это и есть главное положение договоренностей конца 80-х – начала 90-х. Вся наша зарубежная собственность отдается «партнерам», в внутри страны – переговорщикам со стороны России (условно семье Ельцина), но с правом Запада участвовать в наших процессах. Что будет взято Западом – то его, а остальное делите как хотите.
Именно по этой причине расстрел Верховного Совета прошел практически незаметно, а вот любая внешняя активность России жестко пресекалась или осуждалась (например во время агрессии Запада в Югославии). И за Ходорковского Запад вступился, именно потому что его активы были тесно слиты с империей Джейкоба Ротшильда.
Вроде бы все понятно: наезд на Россию по вопросу Крыма и Донбасса связан с тем, что мы покусились на «чужую» собственность. Ничего личного, только бизнес. Однако, как это обычно и бывает, все оказалось несколько сложнее.
Дело в том, что, во-первых, явно или неявно в рамках договоренностей начала 90-х был пункт о том, что у России должен быть некоторый комфорт в части ее экономики и безопасности. И во-вторых, договоренности эти были не со всей мировой элитой, а только с финансовой ее частью, подкрепленной авторитетом нового президента США Клинтона.
Границы нашей безопасности Запад все время проверял: «Вы не будете возражать, если мы примем в НАТО бывшие страны Варшавского договора? А республики Прибалтики? А Грузию и Украину?» Но с экономикой в условиях роста цен на нефть все было хорошо.
Однако в 2007 году на конференции в Мюнхене Путин произнес памятную речь, в которой исподволь упрекнул западных партнеров за то, что они не соблюдают те договоренности. И получил достаточно прямой ответ: «Поскольку вы проиграли войну, договоренности с вами ничего не стоят!»
Они ничего и не стоили бы – но следом произошли два события. Во-первых, еще выросли цены на нефть, что сильно повысило самооценку российской власти. А во-вторых, начался экономический кризис на Западе. И Путин стал сдвигать равновесие (пока – лишь в рамках договоренностей начала 90-х) в сторону от Запада. Только чуть-чуть попытаться отыграть то, что мы отдали «партнерам» в 1990-е и в начале 2000-х (когда сам Путин был еще достаточно номинальным президентом, правила тогда «Семья»).
Но это было воспринято мировыми элитами не как возврат России в ее законное политическое поле, а именно как «отжатие» чужой собственности. Как игры оборзевших пацанов, захотевших поживиться на чужом районе. И нам решили показать, кто в мировом доме хозяин, устроив переворот на Украине.
В этой ситуации даже в окружении Путина были люди, считавшие, что нельзя выходить за рамки status quo – но, как мы видим, не они определили развитие ситуации. А вот дальше ситуация становилась все более и более сложной. И связано это в первую очередь с тем, что все более и более ослабляется старая мировая финансовая элита.
Она по-прежнему борется с «ревизией» договоренностей 90-х (которые уже серьезно нарушены в том же Крыму), во многом персонифицируя эту ревизию с личностью Путина. Но не только у нас, но и Западе подняли голову элиты, у которых другое представление о легитимности собственности.
Суть тут проста: эмиссия доллара, на которой поднялась мировая финансовая элита за последнее столетие, не столько создавала собственность, сколько ее перераспределяла. И если легитимность этого перераспределения поставить под сомнение, то и вся собственность, полученная финансистами в начале 90-х по итогам распада СССР, повиснет в воздухе.
Во время Столетней войны Англии и Франции практически во всех феодальных доменах было по два сюзерена: от короля Англии и короля Франции. Каждый из них был по-своему легитимен – и только французская победа решила окончательно, кому остаться при земле, а кому бежать прочь.
Сегодня мы в аналогичной ситуации: старая система легитимизации собственности – в кризисе, ее оспаривают очень сильные игроки-государства с использованием ресурса, которого у финансистов никогда не будет. И если переворот произойдет (с моей точки зрения, не «если», а «когда»), то старые владельцы по всему миру окажутся в крайне тяжелом положении. Поскольку активы у них отберут, а долги останутся.
При этом некоторые еще спрашивают: что мы делаем в Сирии? Да оспариваем результаты той старой приватизации – с использованием последнего довода королей! И те, кто этого не понимают, выглядят очень смешно: какой смысл было говорить о «священном праве» частной собственности во время Столетней войны без упоминания того или иного короля? Без видов на военную победу?
В общем выбираем мы сегодня не Путина, а систему легитимизации собственности. Если согласимся на старую – олигархи останутся и интересов России за ее границами не будет. А если ситуация изменится – жизнь станет куда веселей – и, в некотором смысле справедливей. А вы все говорите о каком-то там Грудинине…