Четверть века назад, 25 декабря 1991 года, Советский Союз окончательно прекратил свое существование, не дожив пять суток до 69-й годовщины своего создания. Отставка Горбачева и спуск красного флага над Кремлем в этот день поставили точку в целой мировой эпохе.
На днях один из представителей поколения шестидесятилетних спросил меня как представителя поколения тридцатилетних: «Что мы делали неправильно? Почему мы не смогли предвидеть последствий наших действий 25 лет назад? Что мы не знали?»
Ответ на этот вопрос непрост. Но я, отчетливо помня и красный флаг над своим райсоветом, и стояние в очередях с талонами, задумался над тем, на какие ошибки старшего поколения я мог бы указать сейчас, глядя отчасти со стороны. Все 90-е годы я рос на оставшихся со времен перестройки журналах, книгах, газетах, и дискуссии тех лет пропустил во многом через себя.
Сегодня я бы сказал так: те представители поколения деятелей 1991 года, которые действовали из лучших побуждений и искренне, находились в плену целого ряда иллюзий. Кое-что они объективно тогда еще не могли знать, кое-что – уже могли знать, но предпочли закрыть на это глаза.
В течение последнего года публично выразили свое раскаяние сразу несколько известных деятелей.
Среди них, например, один министр, один митрополит, один политолог. Все они ссылались на то, что в годы перестройки стремились соединиться с тем приукрашенным Западом, который они себе представляли и который они считали христианским. Последующее уничтожение целых стран под западными бомбежками и насаждение «ценностей» ЛГБТ, эвтаназии и ювенальной юстиции в Европе стали для них шоком, заставившим их многое переосмыслить и перейти в широко понимаемый «патриотический» лагерь.
Отчасти в их наивности и близорукости можно винить советскую систему образования и пропаганды. Отчасти виноваты они сами, добровольно надевшие на себя розовые очки. Итак, что они не знали, когда призывали к перестройке, гласности и свободам, а что не пожелали знать?
Никто тогда всерьез не знал геополитики. Даже генералы действовали «наощупь», не имея на руках готовой теории. Именно полнейшее отсутствие геополитического сознания привело к внешнеполитической катастрофе при Горбачеве и Шеварднадзе, когда доктрина «нового политического мышления» открыто попирала азы любой геополитики, а социологи и политологи с упоением говорили о демократии. Сама постановка вопросов в те годы была в корне неверной. Сравнение демократии, диктатуры, монархии относится к вопросу о том, каков механизм осуществления власти. При этом замалчивался главный вопрос – чья это будет власть. Наша или не наша. Власть друга или власть врага. С этого различения начинается понятие политического, по Карлу Шмитту. Но Шмитт в годы перестройки упоминался крайне редко, всерьез никто его еще не читал. В итоге в 1991 году мы получили чужую власть себе на шею. Власть, для которой вопрос демократии или диктатуры был лишь второстепенным формальным вопросом. Власть, которая даже фарс с фальшивым конституционным «референдумом» смогла устроить только после расстрела собственного парламента из танков.
Геополитика учит, что главное именно в том, кто правит, а не в том, как он правит, мягко или жестко. Вместо этого «новое политическое мышление» предлагало пустую болтовню о «балансе интересов», под аккомпанемент которой Горбачев сдавал одну позицию за другой, пока не сдал врагу чуть ли не треть всей планеты и целиком – свою собственную страну. Американцы обещали ему на словах не расширять НАТО, ведь это было бы недемократично – зато это было геополитично, поэтому расширение сразу же началось. «Уважаемые партнеры» действовали не по Джефферсону и Пейну, а по Макиндеру и полковнику Хаузу.
В годы перестройки многие всерьез верили, что отказ от марксистской классовой морали предполагает переход к «общечеловеческим ценностям». В критический момент не нашлось никого, кто бы процитировал слова Карла Шмитта о том, что те, кто выступает от имени всего человечества, несут с собой самые страшные войны и геноциды, ибо априори отказывают своим противникам в человечности.
Критика правых патриотов и евразийцев в адрес «универсальных ценностей», конечно, имела место, и евразийство накануне 1991 года переживало определенный пик популярности. Но было слишком поздно. К этому времени «командные высоты» были уже в руках совсем иных сил.
Никто тогда всерьез не знал и геоэкономики. Десятки лет некритического господства «Капитала» Маркса привели к тому, что серьезный анализ структуры капиталистической экономики у нас отсутствовал. Пропаганде «преимуществ свободного рынка» поддались даже профессиональные экономисты. О мир-системном подходе Иммануила Валлерстайна или латиноамериканских теоретиков вспомнили, когда было уже слишком поздно. Катастрофа «гайдаровского» 1992 года открыла глаза на многое. Но пройдет еще немало лет, прежде чем станет приходить понимание того, что относительное благосостояние стран «ядра», стран Западной Европы и Северной Америки обеспечивалось не мифическим «свободным рынком», а открытым колониальным грабежом и интервенциями по всей планете, то есть – ценой перманентной нищеты и хронического «недоразвития» стран полупериферии и периферии, включая и Россию.
Марксистская социология идеализировала Реформацию и особенно эпоху буржуазных революций на Западе. Тем самым марксизм играл на руку либералам, утверждавшим благотворность «священной и неприкосновенной частной собственности» и «верховенства закона». При этом замалчивалось самое главное – то, что как на этапе Реформации, так и на этапе английской, французской и иных буржуазных революций главным итогом насильственных преобразований и гор трупов становилось перемещение земельной и денежной собственности в новые руки, что и было «узаконено» задним числом. Бывшие революционеры при определенных условиях соглашались на политическую Реставрацию монархии, но при условии, что награбленные ими бывшие владения короны, церкви, монастырей, дворян-эмигрантов, крестьянских общин и просто случайно попавших под руку «революционного правосудия» жителей останутся в собственности новых владельцев. Которые лишь после этого этапа «первоначального накопления капитала» начинали кричать о «священности и неприкосновенности» награбленного. Которым не нравится вмешательство государства, когда оно помогает бедным, но очень нравится, когда государство спасает за счет бюджета банки и крупные корпорации.
Таким образом, за рассуждениями о формах экономики – плановой или рыночной – и о формах собственности – частной, кооперативной или государственной – в годы перестройки и ельцинизма оказывался забытым главный вопрос: в чьих руках окажется эта собственность. В итоге она оказалась в руках гайдаров и чубайсов, березовских и ходорковских, за которыми часто маячили западные финансовые кланы. Которые, разумеется, не собирались считаться с мнением русских аборигенов. И эта ситуация не окончилась в 1991 году. Не далее как два года назад целый русский город Славянск был почти стерт с лица земли только ради того, чтобы в его окрестностях сын вице-президента США Джозефа Байдена смог добывать сланцевую нефть. Таким оказалось реальное лицо «свободного рынка», повернутое в сторону нашей «полупериферии». А в том, как хозяева западного мира «уважают» мелкую собственность граждан, все смогли убедиться и при обесценивании вкладов и рейдерской приватизации в начале 90-х, и при недавнем аннулировании вкладов частных лиц в банки Кипра по указке из Брюсселя.
Все шесть лет правления Горбачева слышались призывы к международному согласию и консенсусу. На практике оказалось, что мы имеем дело с односторонним западным диктатом. Оказалось, что для атлантических держав предусмотрена «свобода морей», а для континентальных – никакой «свободы суши» не предусмотрено, так что даже поезд не может спокойно пройти через несколько стран.
Нам лгали про «естественный распад империй». Нам умалчивали о том, что, дав формальную независимость многим (но не всем!) своим колониям и владениям, Британия, Франция и США сохранили исключительное влияние на их политику и экономику, при любой сложной ситуации мгновенно посылая туда свои войска. Нам умалчивали о том, что английский и французский языки сохранили государственный статус и безусловный приоритет в образовании и науке почти во всех подобных странах после освобождения от прямой власти метрополии. Десятки миллионов русских же вместо этого в 1991 году очутились бесправными илотами, «государственными рабами», в новых неонацистских этнократических государствах, а русский язык оказался под запретом. Нам умалчивали о том, что и в случае разделения Ирландии, и в случае проведения границ между Францией, Бельгией и Швейцарией, и в случае расчленения Германии после 1945 года новые границы стали границами призрачными, существующими скорее на бумаге. Нам не говорили, что при «естественном» распаде империй в Европе бывший имперский народ всегда сохранял полную автономию и свободу в новых малых государствах (немецкие анклавы в Бельгии и Италии даже не учат государственный язык стран, где они оказались после двух мировых войн случайно), а перемещение через новые «границы» не представляет собой никакого труда. Нам говорили про образец евроинтеграции, про идеал глобального рынка без таможен, виз, границ. На деле оказалось, что периметру РФ – самого крупного осколка Советского Союза – сразу же протянули тысячи километров колючей проволоки и ввели таможенный и визовый режим, разорвав естественные производственные и торговые цепочки, лишив людей возможности свободно перемещаться там, где в советское время можно было спокойно переходить пешком через границы союзных республик. На деле оказалось, что «демократия» и «гласность» обернулись парадами американских войск в таких русских городах, как Мариуполь и Нарва, Кишинев и Одесса. Только тогда мы, униженные и растоптанные, познали всю горечь предупреждений Карла Шмитта о вторжении raumfremde Mächte в наш Großraum. Познали, что хозяевам «объединенной Европы» славяне, Slavs, нужны только в качестве рабов, slaves, в качестве материала для эксплуатации.
Годами российские «западники» говорили о том, как хорошо станет «русским европейцам» после краха советского режима. Оказалось, что все европейские правила писаны не для русских, что членами Евросоюза и НАТО могут быть страны с откровенно нацистским внутренним строем, лишившие три миллиона русских людей гражданства и базовых прав (но, конечно, никак не обязанности платить налоги в казну новому режиму). Оказалось, что западное либеральное правило о невозможности лишить людей уже предоставленного им гражданства действует везде – за исключением Прибалтики; что европейская хартия о защите языков распространяется на всех – кроме русских и сербов; что запрет на силовую аннексию территории соседних стран действует всегда – кроме как для Турции, Израиля, Пакистана и Великобритании; что в Европе вообще-то устраивать резню нельзя – но албанцам и хорватам можно. Оказалось, что западная «свобода путей сообщения» и «гуманитарные соображения» почему-то требуют того, чтобы Ереван несколько лет жил в блокаде без электричества, а в международные аэропорты Сухума и Степанакерта не летали самолеты…
Часть отечественных интеллектуалов искренне верила в либеральные ценности, но вместо традиции русского национального либерализма Кавелина, Соловьева, Струве перед ними предстали совсем иные лики. Вместо «джентльменских» понятий о правилах борьбы оказалось, что Запад уже в 80-е годы делал ставку на банды головорезов-неонацистов в Восточной Европе и советских республиках, на банды головорезов-исламистов в мусульманских странах, на всевозможные криминальные отряды боевиков в Африке и Латинской Америке. Это было официальной доктриной уже при Рейгане – и тут уж представители поколения нынешних шестидесятилетних российских деятелей должны быть разглядеть подлинный облик украинской УНА-УНСО и хорватских усташей, албанской УЧК и арабской Аль-Каиды, ангольской УНИТА и афганских «моджахедов». Они должны были задаться вопросами о том, почему апологеты «светского либерализма» требуют свободы для свидетелей Иеговы и адвентистов, униатов и самосвятов, салафитов и ваххабитов, мормонов и неоязычников, для харизматических тоталитарных сект на любой цвет и вкус. Должны были разглядеть, могли бы спросить – но не разглядели, не спросили. В том самом 1987 году, когда русские солдаты гибли под Баграмом и под Куита-Куонавале, наши интеллектуалы предпочли призывать к капитуляции и самоликвидации своей страны.
Другая их часть, впрочем, искренне желала «очищения» марксизма и переходу к социал-демократической модели. Поднимал этот флаг и сам Горбачев. При этом не задавались очевидные вопросы относительно того, почему социал-демократическая Швеция в годы Второй мировой войны открыто работала на нужды гитлеровской Германии; почему социалистические и лейбористские правительства стран Запада часто поддерживали колониальные и империалистические интервенции и войны; почему в 80-е годы западные «социалисты» не хуже Тэтчер и Рейгана проводили меры по поддержке капитализма и удушению собственного трудового народа. Позже, когда лейборист Блэр развяжет войны против социалистических правительств Слободана Милошевича и Саддама Хусейна, социалист Олланд – против социалистических правительств Башара Асада и Муаммара Каддафи (пожалуй, самого совершенного социального государства в мире), когда традиционные «левые» всех западных стран начнут спасать банки, проводить приватизацию социальной инфраструктуры и силой внедрять меры «жесткой экономии», маска с них спадет окончательно.
Но раз выяснилось, что никакие декларации прав человека не распространяются на русских, сербов, арабов, абхазов, то это подорвало самую основу разговоров об их мнимой «универсальности». Все то, что случилось в мире после 1991 года, должно стать важным уроком для всех, переживших эту кровавую четверть века – несравненно более кровавую, чем относительно «травоядный» период между пятидесятыми и восьмидесятыми годами минувшего столетия.
Поверить в искренность разговоров об общечеловеческих ценностях и универсальных правах человека? Нет, никогда больше.
Поверить в исполнение Западом письменных договоров и устных обещаний? Нет, никогда больше.
Поверить в единые для всех стандарты международного права и в авторитет ООН? Нет, никогда больше.
Поверить в то, что капитализм зиждется на честности и одинаков в странах западных и незападных? Нет, никогда больше.
Поверить в то, что существует свободный рынок и что Запад хочет реального снятия таможенных и пограничных барьеров внутри Евразийского материка? Нет, никогда больше.
Поверить в то, что русские за пределами РФ должны перестать быть русскими или умереть? Нет, никогда больше.
За эту четверть века мы узнали – от противного – истинную цену таких слов, как автаркия, суверенитет, континентальная интеграция, традиционные ценности. Узнали, потому что всё это было поставлено под смертельную угрозу. Узнали, что решающее значение имеет то, кому принадлежат власть и собственность, а не то, какие формы и механизмы при этом используются. Мы поняли, что процветание Российской империи было обусловлено завоеванием портов в Прибалтике и Новороссии, а высочайший подъем Советского Союза – нашим военным и политическим присутствием в целом ряде ключевых стран Азии, Африки и Латинской Америки. И от этих уроков мы уже никогда не откажемся. В 1991 году нас ударили и растоптали с такой силой, что многие другие народы на нашем месте уже не смогли бы встать. Мы смогли. И мы встанем, чтобы уже не упасть – никогда больше.
Максим Медоваров